Замысел Жертвы [СИ] - Елена Руденко

И снова этот голос, да, я помню эти слова:

— Спасти жизнь ценою жизни…

Вспоминаю, на мне было подвенечное платье. Дурной знак для незамужней девушки. Что ещё? Зеркало… Но я снова не увидела в нём себя, только пустоту… Зеркало, старое зеркало в резной массивной раме… Точно такое же есть в библиотеке дома Алеева… А вдруг, это не сон? Я спустилась ночью в библиотеку? А что значит нож и кровь?

…Какую бессмыслицу я написала! Громов говорит, что виной всему усталость. К счастью, его визит оказался недолгим, и я могу вернуться к своим размышлениям… Не знаю почему, но когда я излагаю их на бумаге, мне становится легче…

Снова голоса в гостиной… Я слышу тревожный голос Дмитрия Алеева… Он говорит об убийстве в библиотеке… Невольно вспоминаются слова "спасти жизнь ценою жизни", неужели я, обезумев от ночных кошмаров, совершила убийство?

Из журнала Дмитрия Алеева

После полудня, когда мои гости разъехались, я решился поделиться с Мишелем своими романтическими мыслями.

— Мой друг, — прервал мои попытки Лермонтов, — избавьте меня от скучных откровений, они заинтересуют только объект ваших чувств…

— Но я не посмею столь скоро признаться ей… — попытался возразить я на его иронию.

— Ни слова больше! — Мишель состроил умоляющую гримасу. — Или прикажете мне утопиться в ваших болотах?

— Не могу понять, почему уезжая, она выглядела столь взволнованной? — недоумевал я. — Она была бледна и, кажется, напугана…

Испустив страдальческий вздох, Лермонтов чётко произнёс:

— Припоминаю, вы упоминали о редких книгах в вашей семейной библиотеке, позволите взглянуть?

Не смея возразить, я направился в библиотеку… Надеясь, что госпожа Панарёва ещё не проснулась, и мне удастся избежать нежелательных бесед.

Не смогу описать свои чувства, когда я увидел на полу тело Панарёвой. На спине её светлого платья алело кровавое пятно. Рядом лежал окровавленный белый платок.

— Нетрудно догадаться, что Панарёву ударили кинжалом в спину, — задумчиво произнёс Мишель, — потом убийца вытер кинжал платком… Тело уже остыло, значит, убийство произошло ночью, когда все гости разошлись по комнатам…

Лицезреть убийства стало для меня привычным делом, но насильственная смерть родственницы в моём доме вызывала непреодолимый ужас. Признаться, я не испытывал тёплых чувств к Панарёвой, я не видел её четыре года. Возможно, я даже испытывал к неприязнь к тётке из-за её вражды с Анной.

Наверняка я стану подозреваемым в убийстве… Подозрение читалось и в проницательном взоре Мишеля. Я собрался злобно высказаться, но всё же сумел благоразумно сдержаться. Мне оставалось лишь пригласить местных жандармов.

Ожидая визита полиции, я решился немного поразмыслить об убийстве. Окинув взором комнату, я подошёл к окну, которое оказалось плотно закрыто.

— Вы полагаете, что убийца залез в окно? — иронично поинтересовался Мишель. — Вынужден вас огорчить, убийцу должно искать среди ваших гостей…

— Вы решили сыграть роль сыщика, мсьё Видок[1]? — в тон ему произнёс я. — Право, мне не до шуток!

— Я не преувеличиваю свои способности, — ответил Мишель, посерьёзнев, — и уверяю вас, не тратьте понапрасну время на поиски уличного злодея… Посудите сами, кто сумеет просидеть среди болот в ожидании ночи, дабы лишить жизни вашу тётушку, какой бы неприятной особой она бы ни была. Убийца среди ваших близких… Простите за резкость, но даже самые милые и приятные гости могли желать смерти госпоже Панарёвой.

Тут я не смел спорить, Лермонтов оказался прав.

Мы с Мишелем и сельским жандармом провели обыск комнат, в которых останавливались мои гости. Слуги ещё не успели сделать уборку, и комнаты к удаче сыщиков оказались нетронуты.

Вскоре Мишель обнаружил тонкий кинжал в одной из комнат, спрятанный в ногах кровати под перинами.

— Кинжал чист, — я осмотрел находку в руках полицейского, — всё верно, его вытерли платком, который мы нашли в гостиной…

— Чья это комната? — кратко спросил меня жандарм.

Я попытался вспомнить…

— Княжны… — нехотя прошептал я, — как убийца сумел подбросить ей кинжал?

Местный жандарм, ни разу не видавший убийства сконфуженно ответил:

— Не могу знать, виноват…

Нам оставалось дожидаться городских жандармов.

— Вы уверены, что кинжал подбросили? — спросил меня Мишель.

— Несомненно! Комнаты не запираются! — ответил я. — Не могла же княжна совершить убийство?

— Чем вызвана ваша уверенность? — спросил Лермонтов сурово.

— Позвольте, неужели вы сомневаетесь в невиновности Анны? — я не скрывал возмущения.

— Я пытаюсь мыслить как сыщик, который будет вести следствие, или как судья, если, не дай бог, княжне предъявят обвинение, — пояснил Лермонтов.

С большим трудом мне пришлось признать его правоту.

— Вы же понимаете, что Анна невиновна! — твердил я.

— Позвольте узнать, чем обусловлена ваша уверенность, кроме сердечной склонности? — поначалу вопрос показался мне ироничным, но Мишель был серьёзен. — Я не смеюсь над вами, напротив, возможно, ваши домыслы помогут спасти княжну…

Я не нашёлся, что ответить. Взор Лермонтова говорил, что он подозревает княжну в убийстве. Мне хотелось выплеснуть свою злость, но я понимал, что жестокие подозрения небезосновательны.

— Подозревайте лучше меня, — произнёс я, — признаюсь, я не испытывал к покойной тёплых чувств. Кстати, её смерть мне на руку, поскольку я один из её наследников… А мне очень нужны деньги на личную экспедицию…

Мои слова прозвучали глуповато, но я не мог совладать с собой. Мишель промолчал.

Немедля я отправился к княжне. Мне хотелось первым поговорить с ней о кинжале, до прихода полиции. Мишеля немного веселила моя нервозность, но он воздержался от иронии.

К своему глубокому разочарованию я застал у княжны Громова, к счастью, он уже собирался покинуть их дом. Мне с трудом удавалось сдерживать бурю чувств.

— Спешу заметить, что княжне не здоровиться, — произнёс он надменно, — вам не следует докучать ей своим визитом… Особенно, вам, корнет Лермонтов…

Громов сделал ударение на звании моего друга, как я понимаю, пытаясь дать понять о своём превосходстве по чину, хоть и гражданскому.

— С вашего позволения, я спрошу разрешения у княгини, — ответил я.

— Спешу предупредить вас, что я не позволю понапрасну беспокоить мою невесту! — Громов давал понять, что наш визит ему неприятен, явно намекая нам поскорее убраться.

Я начал терять терпение.

— А я спешу заметить, что мы не предаём вашим желаниям никакого значения, — ответил Мишель.

Мы проследовали за лакеем в гостиную, за нами поспешил недовольный Громов.

— Неужели вы позволите нарушить покой вашей дочери? — возмущённо спросил он княгиню.

Княгиня на мгновение замешкалась.

— Уверяю вас, дело не терпит отлагательств, — произнёс я, — ваше право решать, стоит ли нам беспокоить вашу дочь, но позвольте нам сначала поговорить с вами наедине.

— Прошу вас, оставьте нас, — вежливо, но твёрдо обратилась она к Громову.

Мой соперник ничего не посмел возразить, и, важно произнеся, "как вам будет угодно" нехотя удалился.

— Как я понимаю, вас беспокоит моя дочь? — взволновано спросила княгиня.

— К сожалению, у меня печальные новости, — сбивчиво произнёс я.

Мне хотелось, чтобы говорил Лермонтов, у него получилось бы гораздо живее, но он молчал, явно желая, чтобы я действовал сам.

— После отъезда гостей мы нашли тело госпожи Панарёвой, — произнёс я, казалось, что мой голос говорит без моей воли, — потом при осмотре комнат с местным жандармом мы обнаружили нож, которым совершено убийство… Нож найден в комнате вашей дочери…

Княгиня испугано смотрела на меня.

— Как нож попал в комнату Анны? — прошептала она.

Я не знал, что ответить.

— Для смягчения сих печальных обстоятельств мой друг просит вашего позволения поговорить с княжной, — пришёл на помощь Мишель, — вскоре к вам явится полиция. Осмелюсь заметить, будет лучше, если ваша дочь узнает о грядущих вопросах от Алеева…

Мишель кивком указал на меня.

Княгиня дала своё согласие на мою беседу с Анной наедине. Я вошёл в комнату княжны. Удивительно, как она переменилась со вчерашнего вечера. Утром я заметил подобные метаморфозы, но их можно было объяснить усталостью… А теперь… Её лицо побледнело, а взгляд поражал печальной пустотой. Но мне казалось, что бледность и печаль ей к лицу более, чем другим барышням румянец и весёлость. Я испытал непреодолимое желание заключить княжну в объятия…

Она смотрела на меня безразличным взором.

Я сбивчиво рассказал Анне о найденном ноже.